class="v">На ней так часто человечки

Сидят по три, по шесть, по два.

Старче

Сочетание слов красивых,

что ласкают так нежно слух,

успокаивают ревнивых,

укрепляют наш бренный дух.

Что слова, если взгляд незрячий

проникает в тайник души,

где зашлось все от тихого плача.

Как не плакать мне, подскажи,

чародей из ушедших столетий,

седовласый мудрец Гомер.

Почему весь народ мой в клети,

без надежды и высших вер?

Почему у детей и взрослых

вороватый, трусливый взгляд,

почему в анкетах опросных

нас допрашивают всех подряд?

Почему мы плюемся в небо

и на землю плюем кривясь,

и ломоть освященного хлеба

в рот запихиваем не крестясь?

Почему и святое слово

мы обсмеиваем, скаля рты,

и клеймим, как врага, сурово

тех, кто носит за нас кресты.

Не ответишь, смолчишь незряче,

лишь вздохнешь с сожалением «э-эх…».

И за это спасибо, старче.

Э-э-эх!

Стеклотара

Глаза мои не синие давно,

а серые, с налетом скучной пыли,

и зрак на солнце отражает свечку.

И загорается на красное вино,

что в честь вождей в кругу семейном

                                                      пили,

выбрасывая стеклотару в речку.

Все дно реки из битого стекла,

вброд босиком слабо пройти и йогу.

Моя Любовь в ней ногу рассекла,

и вся в крови так и явилась Богу.

Судьбина

Погрустнел я, призадумался,

                                нахмурился:

жизнь идет не так, совсем не так.

Где же и когда я обмишурился,

где копейку принял за пятак?

Где мечту о чистой, нежной девочке

променял на пьяный поцелуй,

где я песню птицы пеночки

осмеял за кем-то как холуй?

Отчего живу с какой-то женщиной

и детей к чему-то наплодил,

ах, зачем судьбиною помечен я,

чем ее, когда я прогневил?

Отчего как пес, побитый палкою,

обхожу людскую коловерть,

отчего тайком ночами плакаю,

будто в головах уселась смерть?

Не найти ответов, не отыщется:

до конца не жить мне, а влачить

тело бренное. С кого за это

                                      взыщется?

На кого мне ножик наточить?!

Такое дело

Неужели ночь прошла впустую,

никаких мне тайн не принесла,

и еще одну свечу задую, —

сколько их с рождения числа…

Как же ветер воет за окошком,

и черно, как будто жизни нет,

будто и не бродит по дорожкам

дождь, бубня любимый мой

                                         сонет.

Где вы все, любимые когда-то?

Я вас помню, с вами говорю

в сновидениях на каменистом

                                         плато,

где встречаю вечности зарю.

Ночь темна, ее такое дело:

прятать свет и купола церквей,

негритянское свое тугое тело.

Что глядишь так на меня

                    из под бровей?

Да, люблю тебя, хотя и опасаюсь:

черный взгляд твой слишком

                                       роковой.

Не к добру так часто обнимаюсь

я с тобой под ветра злобный вой.

Тетери

Льёт дождик из корыта

На маковки церквей,

И батюшка сердито

Глядит из под бровей.

И говорит: «Валерий,

Раб божий, не греши,

Что русские — тетери,

Ты больше не пиши».

И я не стал тетерить

Свой собственный народ.

Осталось только верить.

И верю кой уж год.

Тишина

Мрак густой в коридоре и за окном,

Ни луны, ни месяца, ни даже звездочки.

Ладно, утеха мне даже в одном:

В тишине, вливающейся из открытой форточки.

Тихо, из крана капель: «кап-кап-кап»,

Да поскрипывает, знай себе, перышко.

Мысль моя, как старинный пикап,

С визгом катит на счастье или на горюшко.

По неезжей дороге, лесом да полем все,

По ухабам, извилинам, кусты по бокам.

И мы с ней то милуемся, а то и ссоримся,

И едем, хоть и медленно, назло всем врагам.

Что куда? Ах, простите, не в этом дело,

Едем к Макару, что пасет телят,

А может, к теще, если бражка поспела, —

Чай, дети по лавкам еще не сидят.

А может, едем на великую стройку,

Без всяких яких, — согласна она.

Что нам нужно? В общежитии койку

Да еще одно: чтоб процветала страна.

Чтоб наши дети, которых и нет пока,

Не говорили нам, мол, родите назад.

Не смейтесь — из сегодняшнего выходят века.

А это неплохо, я этому рад.

Написал, размечтался … а что?

О коньяке что ль, да об икорке?

Есть костюм у меня, есть пальто,

Есть ботиночки — не опорки.

Если все о потребном, то жуть

Заарканит в полон до кладбища.

Канареечная, животная муть —

Ненасытная, скажу, сволочища.

Все ей мало, хоть рупь, хоть мильон,

Загребастая и тупорылая.

С ней и сам превратишься в бекон,

Нет, не чайка она белокрылая.

Что ж, от мыслей скорей бы к делам,

Чтобы жизнь — и сплошных новостроек,

Чтобы щедр был, честен и стоек.

К черту мелочность, корысть и хлам!

Толпа

Голова моя пустая,

пуст тюремный небосвод,

где-то звездочка златая

входит